В нашем классе всегда было пять-шесть Наташ. Кто-то убывал, кто-то прибывал, но это число оставалось константой.
Классе в седьмом или восьмом (или в пятом-шестом) у нас появилась очередная Наташка. Фамилия у нее была птичья, и сама она походила на какую-то птичку - и лицом, и голосом. Шелушащаяся кожа на лице и под глазами (похоже, от хронического авитаминоза) делала ее похожей на попугайчика. Училась она так себе, и ничем особенным не выделялась, разве что рыжими волосами. Девчонки к ней сразу потянулись, как ко всему новому, и я тоже была рада знакомству (мама была рада еще больше, что у меня очередная подружка появилась, и что я хоть с кем-то общаюсь). Кажется, я даже в некотором роде взяла над ней шефство по своей давней привычке опекать слабых и беззащитных пташек (пока они в приступе благодарности не клюнут тебя). Мы приходили ко мне домой после школы - делать уроки, играть, или как там еще время школьники проводят, я уже порядком подзабыла. Как раз тогда я начала коллекционировать обертки от шоколадок, и с гордостью демонстрировала свою коллекцию всем гостям. Наташка сказала, что у нее дома еще больше шоколадок, а хранятся они почему-то в сейфе. Ничего себе, подумала я, - но самое интересное, что поверила в это безоговорочно, несмотря на очевидную абсурдность заявления.
Как-то зимой мы вдвоем отправились записаться в секцию карате. Это была моя давнишняя мечта, против которой мама сильно возражала - она-то предпочла бы меня видеть в балетной пачке или плавательном костюме на худой конец, но никак не в кимоно. Но я упорно сбегала из всех секций и кружков при малейших трудностях или разногласиях с тренером. А боевые искусства меня привлекали куда больше, и тем более Наташка так убедительно рассказывала про эту замечательную секцию и занятия в ней, что мама под конец сдалась и отпустила нас.
И вот в ближайшие выходные мы пришли к спортивному комплексу (который в просторечии именуется просто бассейном) и уперлись носом в закрытую дверь. Постояли там немного, померзли, и ушли ни с чем. Наташка, кажется, сказала, что тренер заболела, или что она день перепутала, или что-то в этом роде. Не помню, поверила ли я ей в тот раз, или у меня уже зародились сомнения. А мама еще удивлялась, отчего занятия в субботу (или даже воскресенье).
Приближалась весна, конец учебного года, контрольные. Наташка училась все хуже и все чаще прогуливала школу, пока совсем куда-то не пропала. Под конец наша классная собрала нас, рассказала, как на самом деле обстоят дела, и попросила нескольких девчонок сходить найти Наташку. Оказывается, она жила одна с отцом - то ли геологом, то ли строителем, то ли просто рабочим, и они вели кочевую жизнь. Естественно, никакой роскошной квартиры с сейфом, никакой секции каратэ на самом деле не было. Выяснилось, что и другим она наплела нечто неправдоподобное. Полные справедливого (как нам тогда казалось) негодования мы отправились куда-то за город, где мне в жизни не доводилось бывать, в какой-то рабочий поселок с полуразваленными вагончиками. Выудили оттуда Наташку, вызвали ее, так сказать, на откровенный разговор, и высказали ей все, что про нее думаем. Наташка стояла вся затюканная и, кажется, даже не пыталась отправдаться. Я выступала чуть ли не громче всех, за что мне потом было вдвойне стыдно.
Больше всего я тогда думала о том, что мне наврали - наврали - наврали! - мне?! Вранья я не переносила вообще ни в каком количестве и ни в каком виде, а тут еще оказалось, что человек, которому ты вроде доверял, врал тебе бессовестно на протяжении такого времени, причем обманывал тебя в самых лучших твоих ожиданиях, пользуясь твоими мечтами (это я все про карате), чтобы создать иллюзию своей значимости.
Осознание того, что это просто бедный несчастный ребенок, которому хотя бы в воображении - своем и окружающих - хотелось пожить такой же, как и все жизнью, пришло с некоторым запозданием. Мы возвращались домой, народ все еще продолжал возмущаться, а во мне зрело гадкое чувство, что я совершенно зря обидела человека, который вообще-то ничего плохого мне не сделал. И хуже всего то, что я уподобилась девицам из этой компании, для которых просто в удовольствие было унизить кого-нибудь - и я в свое время не была исключением, но в тот момент мы были заодно, и это фальшивое чувство единения с толпой, которая идет на "правое" дело и объединена общей целью, заглушало голос совести.
Не помню, чем кончилась эта история. Наташку с тех пор я не видела и не знаю, что с ней стало. Прости, Зяблик.